Биография

Леонид Александрович Гольберг (по документам: до 14 лет – Меер Айзикович, с 1953 г. – Леонид Айзикович) родился 6 октября 1917 г. в местечке Голая Пристань Таврической губернии Российской Республики, с 1918 г. – РСФСР. Вскоре семья перебралась в Херсон, в Украину. Учиться в средней школе он начал в 1927 г. в Херсоне. В 1931 г. с родителями и младшим братом переехал в Одессу. Парнем был самостоятельным, в Одессе сам нашёл школу, в которой продолжил учёбу. Домашнее имя его было Лёля – так его называла мать, Шейндель Лейбовна (по-русски – Софья Львовна), урождённая Куперман. Мальчишки во дворе, слыша это, звали его Лёнькой на русский лад. Летом он поехал в Голую Пристань в Бюро ЗАГС и выправил себе метрику – свидетельство о рождении. Предыдущий документ он, то ли нечаянно, то ли умышленно потерял, а книги записей о рождении 1917 г. не сохранились, и

19 октября 1932 г.    

новая метрика была выдана по «свидетельским показаниям» знакомых. Так Меер стал Леонидом, Леонидом Александровичем – новая метрика была выдана по «свидетельским показаниям» знакомых. Почему Александровичем? – Его отца, Айзика Мееровича, окружающие на русский манер звали Александр Миронович. Через четверть века эта операция-перерегистрация чуть не стоила ему свободы, а, возможно, и жизни. Зачем он изменил имя? Меером его никто не называл. Несмотря на большущий процент евреев в Одессе, он общался преимущественно в русско-украинской среде. Поэтому он говорил по-русски и по-украински, но не говорил на идише, как его родители.

1932 г.

В 1932 г. Лёня закончил семилетку, с 14 лет, с июня 1932 г. начал работать – на элеваторе учеником смазчика, грузчиком, в 14 лет таскал 5-пудовые мешки и заработал грыжу. Работал учеником столяра на судоремонтном заводе им. А. Марти. 1932-1933 были годами голодомора в Украине, организованном центральной властью во главе с Иосифом Джугашвили, когда у украинских крестьян изымали все продовольственные запасы и оставляли умирать голодной смертью. Умирающие деревенские жители, которые смогли добраться до города, ползали по улицам – ходить они от голода уже не могли – и просили хлеба, но иссушенные желудки уже не принимали пищу, и люди умирали прямо на дороге. Города кое-как снабжались, хотя голодно было и там. Лёниной семье удалось запастись мешком пшена, это спасало их в голодный год, Леонид потом всю жизнь любил пшённую кашу.

Фото позаимствовано с форума "Красный террор"

С 30 июня 1933 г. Лёня уже работал столяром, плотником в деревообрабатывающем цехе завода, а в 1934 г. поступил на 3 курс вечернего отделения рабфака при Одесском университете. Навыки столяра он использовал в дальнейшей жизни, мастеря в своей квартире в Горьком из подручных средств шкафчики, полки, делал в квартире ремонт своими руками.

Как и все одесситы, Лёня любил море, ходил под парусом, с друзьями забирался вплавь в море на несколько километров. Подобно многим мальчишкам не избежал травм. Однажды его переехал грузовик, в другой раз он сломал руку, причём в очень проблемном месте – пониже локтя. В больнице уже предложили ему выбрать наиболее удобное положение, угол сгиба, в котором зафиксируют руку, которая не будет в дальнейшем сгибаться в локте. Но один опытный хирург нашёл способ: посадил его в кресло, подвесил гирьку к локтю и так закатал в гипс. Пришлось ему сидеть в кресле две недели неподвижно, пока срасталась кость. Локтевой сустав стал работать на сгиб, но ход сгиба стал несколько меньше, рука сгибалась не до конца всю жизнь, до спины он так далеко, как все люди, не доставал.

Леонид был одесситом, а это значит… Одесситы – это особая общность. Немного городов, которыми так гордились их питомцы. Всю свою жизнь Леонид считал себя одесситом, конечно, любил Утёсова.

Окончил рабфак Леонид в 1936 г. В этот год его родители переехали в Москву, в которой до них уже обосновались родственники. С родителями в Москву переехал и Леонид, уволившись с судоремонтного завода. В Москве он работал столяром в трамвайном депо им. П. Щепетильникова (ныне – троллейбусный парк №4) на улице Лесной у Белорусского вокзала  – до июня 1937 г.

В 1937 г. Леонид поступил в МИИГАиК (Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъёмки и картографии). Его в первую очередь привлекло в названии ВУЗа слово «аэрофотосъёмка», он думал, что его работа будет связана с авиацией. Авиация была самая престижная отрасль, все лётчики были героями. Его младший брат позже выучился на лётчика в аэроклубе и военной школе пилотов.

В Москве он тоже не избежал приключений. Однажды ехал в битком набитой электричке. На его остановке выходило много людей, он выходил последним. Какой-то человек, устав ждать, когда, наконец, все выйдут, – вот-вот поезд тронется – запрыгнул в вагон и сбил выходящего последним Леонида. Тот упал на пути между вагонами, и тут поезд пошёл. Леонид прижался подбородком к платформе и ощутил, как проходящий мимо него вагон шевелит волосы на затылке. Толпа на перроне замерла: люди видели в наступающих сумерках – на платформе лежит голова. Кто-то истошно закричал, кто-то дёрнул стоп-кран, и поезд остановился. Он с трудом, боком, ободрав свои выдающиеся уши, просунул голову вниз под поезд. На платформе воцарилась мёртвая тишина: все видели, что на краю платформы лежала голова, поезд остановился, и голова упала. И в этой тишине из-под поезда раздался крик: «Мишка (это его друг), шапку ищи, я шапку потерял!» Потом была ещё пауза, а затем обстановку разрядил густой мат с платформы: ты, мол, радуйся, …, что голову не потерял!

Леонид был студентом, когда (~ в 1938 г.) у него родился внебрачный сын. Об этом рассказала его свояченица Анна Михайловна Рыбакова, уже где-то в 80-х гг. после того, как она увидела в трамвае на водительской кабине табличку с надписью «Гольберг Владимир Леонидович». Анна Михайловна не подошла к водителю, но разглядела характерную форму ушей, да и внешность без всяких сомнений свидетельствовала, что это был сын Леонида. Когда Леонид познакомился со своей будущей женой Марией Даниловой, он писал ей стихи, где была строчка о младенце, «тень которого стояла» между ними. Анна, сестра Марии, была в курсе этой истории, она рассказывала, что матерью ребёнка была домработница родителей Леонида. Это было странно, так как родители Леонида не были настолько состоятельны, что могли держать домработницу. Возможно, они первое время своего пребывания в Москве жили у более богатых родственников, и это была их, родственников, домработница. Возможно, это была бедная девушка, которую они привезли с собой из Одессы. Но это только предположения. Как бы там ни было, но Леонид до совершеннолетия ребёнка выплачивал его матери алименты, а его отец, Александр Миронович, за такое преступление выставил его из дома, и всю дальнейшую учёбу Леонид жил в студенческом общежитии в Лефортово.

В Москве студентом Леонид ходил на футбольные матчи, участвовал в массовом забеге на призы газеты «Правда». Как-то администрация института поручила ему с другом пробить дверной или арочный проём в кирпичной стене старинной кладки в подвале здания института, где располагалась студенческая столовая.

 

Толщина стены была 1 или полтора метра, пробивали они её так: один держал на проволочной петле зубило, а другой бил по зубилу кувалдой. Попотели, но проём пробили, он там существует до сих пор. В периоды производственных практик и каникул после первого-второго курсов летом по 4-5 месяцев в 1938 и 1939 гг. Леонид работал в экспедициях техником-геодезистом на изысканиях строительства «Большая Волга» от Гидроэнергопроекта, после окончания третьего-четвёртого курсов – инженером-геодезистом. Летний сезон 1940 г. – на изысканиях месторождений редких металлов в Средней Азии. 4 мая 1941 г. он сдал последний экзамен. В конце года у него должна была состояться защита диплома.

 

В работе над строительством «Большой Волги» широко использовался дармовой труд заключённых, миллионами которых пополнился ГУЛАГ за предшествующие годы. Под началом у Леонида были рабочие из числа заключённых. Расспрашивая их – за что сидят, он поначалу поражался тому, что практически все были осуждены безвинно. Но когда он рассказал об этом, будучи на отдыхе в Сочи уже после войны знакомому полковнику, тот его высмеял, мол, верь им больше, они тебе порассказывают. Леонид был не искушён в политике. Большевистская пропаганда работала неустанно и изощрённо, особенно ей была подвержена молодёжь из социальных низов, которая не знала иной жизни – той, которая была до октябрьского переворота. Родители Леонида тоже были аполитичны, происходили из черты оседлости, где социалистические идеи были распространены. Позже его отец Александр Миронович, живо интересующийся жизнью в Израиле, говорил: «Израильские кибуцы – это те же колхозы!», – что по его мнению должно было свидетельствовать в пользу кибуцев. Не слыша ни единого слова сомнения в правильности того, что происходит в стране, не зная, как и многие, об ужасах НКВДшных застенков, ГУЛАГа, Леонид верил пропаганде. Об одном могли сказать точно знавшие его характер: его потомкам не за что стыдиться, он никогда не доносил, не стучал. Он женился на дочери «раскулаченного». То, что он не попал под каток репрессий, для человека с его характером было фантастической удачей. Возможно, сыграли роль его переезды. Возможно, особо не трогали МИИГАиК, который находился под патронажем НКВД в связи с тем, что картография в СССР была делом секретным, существовало даже специальное ведомство, занимавшееся искажением карт, предназначенных для широкого пользования, чтобы вероятный противник не имел точных оперативных карт – всё это было невероятной глупостью. Но скорее всего, просто повезло. Кстати, впоследствии доносить на своих знакомых предлагали и его жене, и сыну, но безуспешно. В дальнейшем, став кадровым офицером, вступив на фронте в ВКП(б), он привык подчиняться приказам по служебной и по партийной линии; выполняя свою боевую работу, он, простой пацан из еврейского местечка, дослужившийся до подполковника, не задумывался о политике, как и подавляющее большинство окружающих.

Маша Данилова поступила в МИИГАиК в 1938 г., т. е. училась на курс младше Леонида. За ней ухаживал друг Леонида Василий Дмитриев, который на своё несчастье познакомил их. Впоследствии Василий со своей женой, которую Леонид с Машей звали Муха, приезжал к ним в Горький в гости.

Они поженились 9 мая 1941 г., за полтора месяца до начала войны, будто зная дату её окончания. Сыграли студенческую свадьбу, и в тот же день Леонид уехал в командировку. Перед этим 5 мая его вызывали в военный отдел ЦК. Страна интенсивно готовилась к большой войне. Леонида, как и других его сокурсников, направляли в приграничные районы для производства изысканий под строительство аэродромов и других оборонительных сооружений. Там и застала их война. Из этой командировки из 27 студентов последнего курса не вернулось четверо.

Леониду достался участок на Кольском полуострове в 40 км от границы с Финляндией (п/о Рыбачий). Его торопили, работать в поле приходилось по 15-16 часов. Изыскания проводились под аэродром, ангары в скалах, подъездную дорогу и три мостовых перехода. 22 июня он пришёл с работы в 3 часа утра, успел «поужинать», как по телефону сообщили, что финны атаковали границу. Изыскателям приказали закончить съёмку мостового перехода через реку Западная Лица и уезжать в Мурманск. В Мурманске прямо с парохода Леонид побежал в военкомат,но там предложили немедленно выезжать в Ленинград. По дороге, в районе Медвежьегорска, поезд бомбили, было шесть убитых и много раненых. 3 июля утром поезд прибыл в Ленинград, а 5 июля Леонид был уже в Москве. Однокурсники сказали ему, что в армию не берут из-за брони, а посылают только на изыскания оборонительных объектов. С изысканий, а затем и строительства полевых аэродромов началась его работа по защите столицы от врага на её дальних подступах. Следующей была командировка в район Ржева. За трое суток он выбрал площадку, снял её и выдал план. Таких аэродромов он нашёл и снял в Подмосковье три. 31 июля майор из НКВД заявил ему, что срок три дня в условиях военного времени недопустим, и выдал направление на новый объект в район станции Шаховская западнее Волоколамска. На Леонида возложили не только изыскания, но и строительство. Сроки установили жёсткие, за  невыполнение пригрозили трибуналом. 8 августа должен быть готов полевой аэродром. Все его возражения и доводы об отсутствии опыта, диплома, ссылки на недостаточность времени, штата специалистов отметались.

Для строительства были выделены: три стройбата (3000 человек), жители двух сельсоветов (около 2 тысяч), 280 подвод и 8 катков. Всего около 5000 человек. Всё это войско было вооружено лопатами, взвод охраны – 18 человек – карабинами и одним зенитным пулемётом.

Леонид начал с того, что собрал руководство: командиров батальонов, комиссаров, председателей сельсоветов – и сказал им: «Мы будем строить объект, который войдёт в систему обороны Москвы. Дело не в том, что за срыв срока строительства нам грозит военный трибунал, а в том, что этот объект необходим для организации обороны столицы. Объясните это народу». После совещания он попросил военных установить на площадке пару мощных динамиков. Это здорово помогло. Раздавался голос Левитана, строительная площадка на несколько минут замирала. В глубокой тишине прослушивались сводки Совинформбюро. Они были неутешительны. И работа возобновлялась с новой силой.

Леониду приходилось осуществлять и общее, и техническое руководство строительством. Он носился по площадке, нивелиром прикидывал отметки, тут же определял объёмы земляных работ, расставлял и переставлял людей, технику. Отвечать надо было за всё: ремонт лопат, питание, санчасть, организация ПВО. На восьмой день, когда показалась «эмка» заказчика, работа была закончена. Вечером 8 августа приземлилась первая эскадрилья И-16.

Новая площадка была где-то в районе станции Новопетровской. Так работали весь август, всего было завершено 5 объектов. Один раз в районе станции Завидово (90 км северо-западнее Москвы) подвела ПВО: «Юнкерсы» вывалились из облаков с севера совершенно неожиданно. Это обошлось дорого, очень уж много людей работало на пятачке; под бомбами погибло 23 человека, около 40 получили ранения.

В конце августа в районе Дмитрова было окончено строительство пятого аэродрома, что совпало с получением ответа из военкомата на все его телеграммы. Леонид отзывался в Москву. 22 августа он в числе других студентов института Красногвардейским райвоенкоматом г. Москва был призван в армию.

26 августа 1941 года студентов МИИГАиКа вызвали в военкомат. Весь курс, кроме девушек, направили слушателями на геодезический факультет Военно-инженерной академии им. В. В. Куйбышева на 3-й курс. В ноябре 1941 г. академию эвакуировали в г. Фрунзе (ныне – Бишкек). Обучаясь в академии на ускоренных курсах военных топографов, он работал инженером-топографом, старшим инженером топоотряда. Там, во Фрунзе, Леонид получил последнюю весточку от своего младшего брата Юрия.

Юра родился в Херсоне 20 апреля 1922 г., потом, с 1931 г. жил с родителями в Одессе. Перед войной семья жила в Москве. Юрий занимался боксом, был крепким парнем. Как многие мальчишки, мечтал стать лётчиком, поступил в аэроклуб, перед войной уже учился в Львовской военной школе пилотов и был фактически готовым лётчиком. Когда началась война, лётную школу эвакуировали. Как известно, в самые первые дни войны потери советской авиации составляли тысячи самолётов. Машин не хватало, и Юрия на-

правили в пехотное училище на ускоренный курс командиров в Камышлове Свердловской обл. В декабре 1941 г. – январе 1942 г. на Урале формировалась 53 армия, в которую вошла 166 стрелковая дивизия 2-го формирования. Юрий получил назначение в её 735 стрелковый полк командиром пулемётного взвода. 24 февраля дивизия ж/д транспортом была переброшена в Ярославскую обл. в г. Любим. 735 сп был расквартирован в населённых пунктах Рождественская Слободка, Илькино, Ярыгино, Стряпово и др. и занимался обучением. 20 апреля Юрию исполнилось 20 лет. 1 мая 1942 года дивизия железнодорожным транспортом прибыла в Калининскую область. Выгружалась на станциях Осташков, Черный Дор. При выгрузке части дивизии подверглись сильной бомбежке с воздуха, пострадал 735 полк. 

Погода стояла скверная. 5 мая вернулась зима – выпал снег. Сосредоточившись в районе Осташкова, части дивизии по лесам, болотам, пробираясь между озёр, совершили марш на Северо-Западный фронт, в район Молвотицы. По приказу командующего 53-й армией 19 мая 1942 года дивизия вступила в бой. 735 полк начал наступление в направлении д. Себеж. (История боевых действий 735 полка, написанная майором Запорожцем.) После артподготовки полк поднялся в атаку, но из-за сильного заградительного огня вражеской артиллерии и действий его авиации овладеть траншеями противника не удалось. Полк понёс большие потери и был вынужден вернуться на исходную позицию. Бои за д. Себеж дивизия вела до 24 мая. 25 мая наступление было остановлено. В журнале боевых действий Северо-Западного фронта записано (стр. 41): «В течение 25.5.42г <дивизия> стояла на занимаемых позициях. Действия противника ограничивались ...ведением редкого арт.минометного огня». В этот день командир пулемётного взвода 735 стрелкового полка 166 стрелковой дивизии мл. лейтенант Юрий Айзикович Гольберг пал смертью храбрых. Взрывом снаряда или мины ему оторвало обе ноги, и он истёк кровью. Леонид сказал как-то, что Юра был командиром пулемётной роты. Если это не ошибка, то, возможно, он в бою заменил выбывшего ротного командира. В этот день в полку было убито 18 человек, из них – 1 офицер, ранен командир полка капитан Орлов. В донесении о безвозвратных потерях 166 сд №13711 от 25.06.1942 есть запись: «По 735 стр. полку . Гольберг Юрий Аизиков. Младший лейтенант командир взвода пулемётного г. Херсон 1922 Урал. ВО Убит в бою в районе дер. Себеж Молвотицкого р-на Ленинградской обл. 25.05.1942г.». Юре довелось участвовать в активных боевых действиях всего 6 дней. Он был похоронен южнее на 800 м от д. Себеж, перезахоронен в братской могиле на гражданском кладбище д. Поля Марёвского района Новгородской области. Журнал боевых действий 735 сп.

Только через год Леонид был направлен на фронт в действующую армию. 18 июля 1942 г. ему было присвоено звание лейтенанта. На фронт рвались все курсанты, никто не хотел отсиживаться в глубоком тылу в Средней Азии. Но из этого курса воевать не довелось почти никому. Леониду повезло. Он был старшим группы, один курсант из его группы после окончания 3 курса сбежал на фронт. Это было ЧП, и старшего группы наказали: отправили на фронт. 29 сентября 1942 г. инженер-лейтенант Гольберг Л. А. получил назначение на должность начальника топографической службы 397 стрелковой дивизии (впоследствии Сарненской Краснознамённой ордена Кутузова II степени), входившей в состав 1-й Ударной армии Северо-Западного фронта, прозванного «болотным». Дивизия занимала позиции на южном фасе Рамушевского коридора западнее Демянска, в 140 км от того места, где воевал и погиб Юра Гольберг.

Основными обязанностями Леонида в период боевых действий были: развитие опорных артиллерийских геодезических сетей, привязка боевых порядков артиллерии и засечка целей в расположении противника, уточнение начертания переднего края наших войск и противника, топографи-ческая подготовка разведгрупп, направля-ющихся в тыл противника, подготовка ориентирных топографических карт для разведгрупп, занятия с офицерами по военной топографии, обеспечение частей дивизии топографи-ческими картами. Выполнял свою работу на переднем крае или на наблюдательных пунктах стрелковых батальонов.                                                                      Обстановка на 28.09.1942

Оперативная карта 29.09.1942

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

"Ни одна военная операция не проходила без карт. Карта – это необходимый источник информации о местности, средство ориентации и управления войсками. Топографам поручали определять точное положение переднего края своих войск и войск противника. В одном случае ошибочное изображение переднего края могло привести к поражению своих подразделений огнём своей же артиллерии и авиации, а в другом – к недостаточному подавлению противника. Чтобы избежать этого, командование часто давало топографам задание лично пройти вдоль переднего края своих войск и инструментально или глазомерно, но непременно точно, нанести на карту передовые линии своих и неприятельских войск. Это, конечно, требовало от военных топографов и умения, и сноровки, и мужества. Выполняя такие задания, они находились на виду у противника и часто становились мишенями для его снайперов и пулемётчиков". (Е. Бардюков)

Фрагмент стр. 8 Формуляра 397 сд

 

 

 

В одном из боёв в районе Рамушевского коридора 2 декабря 1942 г. 397 стрелковая дивизия внезапным ударом 446 полка прорвала оборону противника, заняла урочище, острым клином разрезав оборону гитлеровцев, и перерезала дорогу Великое Село – Козлово. Местное население по старинной легенде называло урочище «Андрюшин Угол». Топографы закрепили это название на топографических картах. Организация обороны в Андрюшином Углу потребовала точной накладки переднего края на топографическую карту. Это была задача лейтенанта Л. Гольберга. Помощником он взял собой сержанта топовзвода Петра Никифорова. Как офицер штаба он получил ещё и попутное задание.

Вышли под вечер. Пробраться в Андрюшин Угол по дороге, с двух сторон простреливаемой ружейным и пулемётным огнём, можно было только в тёмное время. Используя промежутки между вспышками осветительных ракет, бросками по 30-40 м они «пошли». Часам к 20 добрались до КП 2-го батальона капитана Калашникова 446 стрелкового полка. Им дали связного, с которым отправились в роты. Началась работа на переднем крае обороны. Штабники – народ дотошный и въедливый. Первым долгом проверялось наличие боекомплекта: сколько патронов у солдат на винтовку, сколько дисков на автомат, ручной пулемёт, набиты ли диски, сколько лент на станковый, сколько гранат у каждого солдата, сколько мин на ротный миномёт, как подготовлены окопы для обороны, ориентиры, ниши для гранат, патронов, глубина окопов, наличие землянок для отдыха. Тут же расчищались ниши, набивались дополнительные диски, старшины направляли солдат за гранатами. Эта работа была проведена во 2-м и 3-м (командир – капитан Бутенко Пётр Никифорович) батальонах первого эшелона полка. Часам к трём ночи Леонид доложил о результатах командиру полка майору Ленскому, в штаб дивизии и прилёг отдохнуть в блиндаже у командира роты. Надо сказать, что в октябре дивизия уже была на рубеже северной опушки Андрюшиного угла, но была выбита оттуда, и теперь занимала свои прежние окопы и блиндажи.

Шёл уже восьмой час, когда сквозь сон он почувствовал, что блиндаж задрожал, когда открыл глаза, то увидел, что между брёвен наката потолка и стен сыпался песок. Противник начал артподготовку. В 7.45 наблюдатели доложили: немцы поднялись в атаку. Командир роты готовил роту к отражению атаки, Леонид по ходам сообщения побежал в третий взвод, где накануне закончил свою работу. Остановил его седой солдат. Он крепко держал ручки станкача и спокойно посматривал в сторону приближавшегося противника. «Лейтенант, – крикнул он, – подсоби, вот ранило моего помощника». Леониду ничего не оставалось, как отдать себя в распоряжение седого. Земля дрожала, от разрывов снарядов казалось, она становилась на дыбы. Было страшно. Жутковато. Хотелось быть невидимкой, втиснуться в землю. Но, как ни странно в этой ситуации, пересилил стыд перед бывалым солдатом: «Ни в коем случае не показать свой страх!» Он крикнул: «Есть!» – метнулся за водой, проверил ленты, поудобней переложил гранаты и в это время услышал голос «своего» пулемёта: седой бил длинными очередями. Всё внимание на ленту – не было бы перекоса. Выглянул на миг из окопа, немцы надвигались, но всё больше и больше падали, многие – чтобы уже не подняться. Когда им оставалось до окопов метров 150, тоже взялся за автомат. Вот тут, когда плотный автоматный огонь наших рот обрушился на врага, немцы не выдержали. За 100 метров от окопов они залегли, затем повернули и побежали назад. До рукопашной, даже до гранат дело не дошло. Облегчённо вздохнули, стали оглядываться, а Леонид получил, как он говорил, самую свою высокую награду на фронте. Седой, это был сержант Прокофий Степанович Костенко, рождения 1901 года, сказал: «А ты, лейтенант, молодчина, я думал, удерёшь, ведь всё-таки штабное начальство». Они сменили позицию и приготовились к бою. До полудня отбили ещё две атаки. В контратаки не поднимались: не было приказа, да и сил было маловато, в ротах оставалось по 30-40 человек.

Оставалось около трёх часов светлого времени, когда Леонид приступил к выполнению основного задания: уточнить и нанести на карту передний край подразделений. Это была очень трудная задача: лес был порублен и искорёжен артогнём, местность значительно изменила свой вид, ходить во весь рост было рискованно. Всё же где по траншеям, а где – по-пластунски он обошёл, точнее, облазил весь Андрюшин Угол. К темноте задача была выполнена. За участие в этом бою он был представлен к солдатской награде – медали «За боевые заслуги», потом он как-то сказал: «Очень горжусь этой первой наградой на фронте».

В один день штаб дивизии потерял многих офицеров, а сам Леонид волей случая остался жив. Управление дивизии находилось в деревне. Леонид со своим топографическим хозяйством разместился в избе на краю деревни. Скинул сапоги, портянки и растянулся на лавке. После сидения в болотах ноги были в каких-то язвах и очень ныли. Зашёл один из офицеров и позвал его обедать в столовую, которую оборудовали в избе на другом конце деревни. Он представил, как будет натягивать сапоги на изъязвлённые ноги, и решил никуда не ходить, только попросил принести что-нибудь на обед. Прошло немного времени, как неожиданно начался налёт: разрывы бомб, вой моторов, пулемётный огонь. Он выскочил из избы: по деревенской улице в сторону леса неслась полуторка. На махания руками водитель не реагировал, пришлось размахивать пистолетом: надо было спасать карты. Машина остановилась, и он с сержантом бегом стал грузить топографическое хозяйство дивизии. Только слетел с крыльца, как в избу – прямое попадание, пол-избы как не бывало. Тут он вспомнил про свой вещмешок, который остался под лавкой, заскочил обратно, схватил вещмешок – он был иссечён осколками. В этот момент ещё одна бомба упала в огороде, сержант погиб. Карты полуторкой вывезли и укрыли в лесу. Когда налёт кончился, он узнал: в столовую тоже было прямое попадание бомбы, погибли офицеры штаба дивизии, которые там обедали. Наверное, «юнкерсы» кто-то навёл. В течение получаса он дважды избежал верной гибели.

Топографическая служба входит в состав оперативного отделения штаба дивизии. Оперативное отделение обязано вести журнал боевых действий дивизии. Кроме своих основных обязанностей, Леонид, видимо, по поручению начальника отделения капитана Ерёмина, с 1 января по 16 февраля 1943 г. вёл журнал боевых действий дивизии.

Однажды в дивизии случилось ЧП: артиллерия накрыла свои передовые окопы. Причиной этому была неточная привязка переднего края, которую выполняли сами артиллеристы. Местность была очень трудная – сплошной лес, практически никаких ориентиров.

Бывший маршал Кулик, в то время разжалованный до генерал-майора, прибыл в дивизию «навести порядок». После положенного разноса в штабе он приказал вызвать топографа. Вызвали Леонида, поставили задачу уточнить привязку переднего края, а для того, чтобы лучше осознал важность этой задачи, Кулик достал свой пистолет и сказал: «Ошибёшься – расстреляю на месте!»

С помощью сержанта и буссоли Леонид тянул «ход» к переднему краю. В сумерках, почти в полной темноте делали последние засечки на передовой. Сержант вставал спиной к противнику и включал фонарик, тщательно заслоняя его от немцев, а Леонид с буссолью делал засечки в направлении на фонарь. Утром по его данным ударила артиллерия, а он, замерев, ожидал разрешения своей участи. К счастью, артиллеристы на этот раз «попали».

Грузный Кулик лазил смотреть на НП на сосну, хотя его отговаривали, и, спускаясь, сломал себе ногу.

Рамушевский коридор

В феврале 1943 г. 397 стрелковая дивизия участвовала в Демянской наступательной операции. В этих боях большая часть личного состава дивизии погибла, и в марте 1943 г. дивизия была выведена в состав 2-й резервной армии Резерва Ставки ВГК.

В апреле 1943 г. дивизию перебросили в район предстоящей Орловско-Курской битвы в состав 63-й армии Брянского фронта. Штаб дивизии был расквартирован в г. Ефремове. Дивизия стояла во второй линии обороны и занимались интенсивной боевой подготовкой, разведгруппы уходили в тыл врага, части пополнялись личным составом, боеприпасами, вооружением. Топографы занимались привычной работой: развитием опорной геодезической сети, засечкой целей. Как-то Леонид шёл в полк – было это в 1,5 км от передовой – и услышал выстрелы. Оказалось, 446 стрелковый полк в овраге устроил стрельбище и тренировал бойцов. Его осенила мысль, он договорился с начальником стрельбища и начал тренировки на рассвете, по 2-3 часа в день. Тренировался почти весь май. Получалось неплохо. И когда дивизию в начале июня выдвинули на передний край в районе г. Новосиль на восточном берегу р. Зуша, решил попробовать, как освоил стрельбу из обыкновенной трехлинейки без снайперского прицела. В течение июня, хорошо маскируясь на переднем крае, он уложил 9 гитлеровцев. Это была, так сказать, свободная охота без приказа. О ней, несмотря на конспирацию, узнали некоторые офицеры штаба, нашлись подражатели, но один из них – начальник артвооружения полка капитан Ерёмин – был тяжело ранен, дошло до командира дивизии полковника Андоньева, лейтенант Гольберг был вызван комдивом и получил втык: «Тебя учили, чтобы ты подставлял свою башку фашистской пуле? Мне нужен штаб. Самодеятельность прекратить, а то отправлю в полк рядовым». Но за 9 убитых немцев комдив всё-таки представил его к награде – второй медали «За боевые заслуги», правда в наградном листе заслуги были указаны другие.

Перед Орловско-Курской битвой Леониду довелось делать «ящик с песком» для генерала армии Г. К. Жукова – рельефный макет местности предсто-ящего боя.

 

 

 

Потом уже в Горьком одними из первых игрушек его сыновей были маленькие пластмассовые танки, орудия, бронетранспортёры, которые предназначались для моделирования расположения войск в «ящике с песком».

Для того, чтобы, не тратя снарядов на пристрелку, вести прицельный огонь по оборонительным сооружениям и огневым средствам противника, его наблюдательным пунктам, артиллеристам нужно было определять — если огонь не велся прямой наводкой — координаты, как своих огневых позиций, так и каждой цели. Чтобы управлять огнём артиллерии, нужна была единая ориентировка, геодезическая основа. Такую основу и создавали военные геодезисты и топографы. К районам огневых позиций артиллерии они прокладывали теодолитные ходы, развивали в этих районах (иногда — заранее, еще до развертывания артиллерийских частей) сети опорных геодезических пунктов, помогали артиллерийским топографам в привязке к этим пунктам боевых порядков — батарей, орудий, наблюдательных пунктов. Выдвигаясь вперед, засекали цели на стороне противника, определяли их координаты и передавали артиллеристам. Приходилось определять и величину магнитного склонения, что было особенно важно в районах магнитных аномалий, для внесения поправок в показания артиллерийских буссолей.

Пройдя интенсивную боевую подготовку, пополнение личным составом, боеприпасами, вооружением, произведя разведку в тылу врага, дивизия вступила в Орловско-Курскую битву, 20 июля 1943 г. была введена в действие, участвовала в Орловской и Брянской наступательных операциях. Освобождала г. Новозыбков и Новозыбковский район Орловской (ныне Брянской обл.). В начале октября её части переправились через р. Сож и вступили на территорию Белоруссии.

Во время оперативной паузы перед операцией  «Багратион» в 1944 году войска готовили на макетах местности, в точности воспроизводивших немецкую оборону. Большинство удач Красной армии связны с тренировкой войск на макетах-копиях немецкой обороны, которые готовили топографы.Источник: http://ussrvopros.ru/istoriya-sssr/geroi-vov-i-dr-vojn/336-rol-sovetskikh-geodezistov-i-topografov-v-velikoj-otechestvennoj-vojne

Дивизия принимала участие в Гомельско-Речицкой наступательной операции (ноябрь 1943 г.). С декабря 1943 г. в составе 77-го стрелкового корпуса 13-й армии 1-го Украинского фронта участвовала в Житомирско-Бердичевской наступательной операции (декабрь 1943 г. – январь 1944 г.), в освобождении городов Коростень, Дубровица и Сарны. Противник беспорядочно отступал, потеряв связь между отступавшими частями. Фронт дивизии в это время напоминал «слоёный пирог». 1 января 1944 г. штаб дивизии передвигался следом за ушедшими в наступательном порыве полками. Штабная группа из 12 офицеров и взвода бойцов во время передвижения в полутора километрах севернее с. Лебедь обнаружила немецкую часть, окопавшуюся на опушке леса. Очевидно, напоролись на часть, оказавшуюся в окружении и потерявшую связь с командованием. Провели разведку и выяснили, что перед ними был отставший немецкий батальон, раз в пять превышавший их численностью. Но немец был уже не тот, что в начале войны, пуганный, к тому же абсолютно не знающий обстановки. Зам. командира дивизии гвардии полковник Зяблов решил атаковать. Разделились на две примерно одинаковые группы, одна из которых обошла немцев лесом с тыла, а другая атаковала в лоб, через поле. Решили во время атаки устроить побольше шума. По сигналу бросились вперёд. Было страшно, но атакующие палили из всех видов оружия и орали «ура» во все глотки. Если бы немцы начали стрелять… Но у них в тылу раздалась такая же пальба и такие же дикие крики «ура», и немцы стали вылезать из окопов с поднятыми руками. Пока батальон разоружали, один из немецких офицеров, поняв, что им противостоит небольшая группа, дёрнулся к оружию, но его тут же застрелили. Больше никто сопротивления не оказывал. Так пленили немецкий батальон, не потеряв ни одного человека. Немецких солдат и офицеров оказалось 140 человек. Старший лейтенант Гольберг в этом бою командовал отделением и начштаба полковник Маслов представил его к ордену «Красная Звезда», но командование ограничилось медалью «За отвагу».

14 января 1944 г. 397-й стрелковой дивизии Приказом ВГК за участие в освобождение г. Сарны присвоено почётное наименование «Сарненская». С 27 января 1944 г. дивизия принимала участие в Ровно-Луцкой наступательной операции, затем находясь в обороне, прикрывала правый фланг 1-го Украинского фронта. С февраля 1944 г. в составе 47-й армии 2-го Белорусского фронта, с 13 марта – в составе 61-й армии дивизия участвовала в Полесской наступательной операции (15 марта – 5 апреля 1944 г.) по разгрому ковельской группировки противника на территории Волынской области Украины, но март Леонид провалялся в госпитале в украинском г. Сарны, давшем почётное наименование дивизии, с экземой или трофической язвой голени: дали о себе знать болота Северо-Западного. С апреля 1944 г. дивизия – в составе 1-го Белорусского фронта. Участвовала в Минской (29 июня – 4 июля 1944 г.) и Люблин-Брестской (18 июля – 2 августа 1944 г.) наступательных операциях – составных частях Белорусской стратегической операции «Багратион». Освобождала города Столин (07.07.1944), Давид-Городок (09.07.1944), Пинск и Кобрин Брестской области Белоруссии.

12 июля 1944 г. командующий 61-й армией генерал Белов руководит наступлением в Пинске. Он считает: "Особенно важно, чтобы 397-я стрелковая дивизия, находящаяся ближе других к окраине города, прорвалась на помощь десанту с северо-востока". 14 июля в 7 часов 50 минут Пинск был полностью очищен от гитлеровских захватчиков. В Москве в честь этой победы был дан салют двадцатью залпами из 224 орудий.

23 июля 1944 г. 397-я Сарненская стрелковая дивизия за отличия в боях по освобождению г. Пинск была награждена орденом Красного Знамени. 30 июля 1944 г. вместе с 61-й армией дивизия была выведена в Резерв Ставки Верховного Главнокомандования.

13 сентября 1944 г. дивизия была переброшена в Прибалтику в составе 89-го стрелкового корпуса 61-й армии 3-го Прибалтийского фронта, с октября – 1-го Прибалтийского фронта. Дивизия принимала участие в освобождении Латвии (Рижская наступательная операция, сентябрь-октябрь 1944 г.). За боевые отличия при освобождении Латвии и г. Риги 397-я Сарненская Краснознаменная стрелковая дивизия награждена Орденом Кутузова II степени, а начальник топослужбы дивизии майор Л. А. Гольберг был представлен к ордену «Красной Звезды».

30 октября 1944 г. под Шауляем во время рекогносцировки на переднем крае Леонид попал под прицельный ружейный огонь, пуля снайпера пробила навылет его грудь в 4,5 см левее сердца. Он упал в воронку, наполненную холодной октябрьской водой. Снайпер не давал поднять голову, и он пролежал в воронке до темноты свыше 4 часов. Это ранение и октябрьское купание с последующей двусторонней пневмонией, к тому же он застудил ноги, будут напоминать о себе всю жизнь и, наверное, поспособствуют её преждевременному концу. 16 ноября он снова в строю, в своей дивизии. Однако в период излечения, в том числе, в первые дни после ранения, находясь в медсанбате, он составлял боевые донесения дивизии. По-видимому, медсанбат находился рядом со штабом дивизии.

С декабря 1944 г. дивизия – в составе 89-го стрелкового корпуса 61-й армии 1-го Белорусского фронта, в феврале-марте 1945 г. входит в состав 9-го гвардейского корпуса. В январе 1945-го дивизия подошла к Висле и разбила лагеря. На позиции дивизии приезжал маршал Жуков, лично проверял, как идет учеба, поздравил с успешным взятием Риги. Дивизия принимала участие в прорыве долговременной и глубокоэшелонированной обороны противника на р. Висла, участвовала в освобождении Варшавы и преследовании противника до 400 км в направлении от Варшавы до Шнайдемюля – Висло-Одерская (январь 1945 г.) наступательная операция. Дивизия участвовала в освобождении Сохачева, затем в ликвидации шнайдемюльской группировки противника и взятии города Шнайдемюль (ныне Пила) 14 февраля 1945 года.

Затем была Восточно-Померанская (февраль-март 1945 г.) наступательная операция и новые победы. С участием дивизии был взят Штаргард (Старгард-Щециньски), далее дивизия вела бои на подступах к Штеттину (Щецин).

Во время боевых действий на территории Германии немцы ожесточённо сопротивлялись, и наши наступавшие войска несли тяжёлые потери. Фронт не всегда представлял из себя сплошную линию, в тылах наступавших частей оставались окружённые остатки немецких подразделений. Из донесения члена Военного совета 1-го Украинского фронта генерал-лейтенанта К. В. Крайнюкова: "Немецкое население встречает приход Красной Армии с ужасом и страхом за свое будущее. Его отношение к нашим войскам на оккупированной территории остается враждебным. Совершаются террористические акты, в тыл фронта засылаются шпионы и диверсанты. Ведется “отстрел” русских офицеров". Жуков, командующий 1-м Белорусским фронтом, отдал приказ: за убитого в тылу советского солдата расстреливать 25 немцев, за убитого офицера – 50. Приказ подпадал под понятие военные преступления, даже несмотря на зверства немцев на оккупированных территориях. Он действовал две недели, затем его отменили. Во время действия этого приказа в тылу 397 дивизии около небольшой деревни был убит офицер штаба дивизии, капитан, заведовавший ГСМ, который ехал на мотоцикле из штаба корпуса. В деревню направили карательную экспедицию в составе взвода автоматчиков и офицера штаба. В связи с тем, что убитый капитан был евреем, старшим команды назначили майора Гольберга. Прибыв в деревню, он провёл расследование, в результате которого быстро обнаружилось, что убийство было совершено группой из девяти немецких солдат во главе с фельдфебелем, которые прятались в сарае. Солдат разоружили и поставили к стене кирхи. Но их было только девять. На ту же площадь перед кирхой согнали всё население деревни, преимущественно это были женщины. Майор Гольберг с крыльца показывал в толпе на немногочисленных мужчин, которые, очевидно, по возрасту не были мобилизованы, автоматчики вытаскивали их из толпы и отводили к той же стенке. Всего вместе с солдатами набралось только 18 человек. Толпа стояла молча, не проронив ни звука. Не было ни плача, ни стенаний. Воспитанный на безусловном выполнении приказа, отдать команду на расстрел мирных жителей и военнопленных, однако, Леонид не мог. Так стояли несколько часов. Неизвестно, чем бы это закончилось: его командой на расстрел, т. е. участием в военном преступлении или трибуналом за невыполнение приказа. Он ждал какой-то развязки, хотя сам не понимал, чего ждёт. Время шло. Раздался шум мотора: ехали два полковника – начальник штаба дивизии и замполит корпуса. Доложил им о ситуации, теперь ответственность была на старшем по должности. Политначальник сказал: «Выполняйте приказ!» и комвзвода скомандовал «Огонь!»… Этот расстрел, несмотря на то, что прямой вины на нём не было, всю жизнь лежал тяжестью на душе у Леонида. Поделился он этим с сыном только незадолго до смерти.

17 апреля 1945 г. при массированном артиллерийском ударе дивизия первой успешно форсировала р. Одер в районе д. Хоэн-Бутцов, закрепилась и начала продвижение на запад, форсировала несколько рукавов Альте-Одера к юго-западу от Брайлица и захватила город Фалькенберг на Рейхсштрассе №167.

В представлении на награждение орденом Отечественная война I степени, подписанном начальником штаба 397 дивизии подполковником Лапицким, говорится: "В период подготовки к боевым операциям по форсированию реки Одер, а также прорыву обороны противника на западном берегу майор Гольберг хорошо обеспечил работу по составлению схем района боевых действий, уточнение переднего края обороны противника и расположение его огневых средств. Проявлял большую заботу в обеспечении топокартами частей и подразделений дивизии. В боях по форсированию реки и прорыву сильно укреплённой обороны противника на западном берегу, непосредственно сам находясь в частях, оказывал практическую помощь офицерскому составу в ориентировании, этим самым способствовал успеху боевых оперций. Достоин правительственной награды орденом Отечественная война первой степени".

Дивизия участвовала в уличных боях при штурме Берлина с 25 апреля по 2 мая 1945 г., наступала в обход Берлина с севера. А в районе немецкого города Виттенберге на реке Эльбе воины 397 сд встретилась с союзниками. Здесь же на берегах р. Эльбы в районе города Хафельберг в 80 км северо-западнее Берлина 9 мая 1945 г. 397-я Сарненская Красно-знамённая ордена Кутузова II степени стрелковая дивизия закончила боевые действия. В июне дивизия получила приказ о расформировании, около трёх недель майор Гольберг находился в резерве офицерского состава.

10 июля Леонид получил приказ о назначении начальником эшелона демобилизуемых воинов. Была сформирована команда сопровождения и охраны эшелона из 8 офицеров и 16 бойцов. Началось укомплектование эшелона из уроженцев Мордовии, Ульяновской области и Башкирии. 18 июля 1945 г. эшелон – 2600 воинов дивизии в шестидесяти вагонах-теплушках – со станции Фюрстенвальде отправился на Родину. Впереди, на носу тепловоза трепетало полотнище «МЫ ИЗ 1-ГО БЕЛОРУССКОГО». Быстро, как-то незаметно промелькнула территория Германии. С горечью и нескрываемой печалью смотрели солдаты на разрушенные города Польши. В полном молчании, крепко стиснув зубы, провожали глазами развалины городов и сёл на земле своей страны: Бреста, Барановичей, Минска, Борисова, Орши, Смоленска. У многих бывалых, закалённых в боях солдат влажнели от подступавших слёз глаза при виде сожжённых сёл и разрушенных городов. Конечно, они уже видели это, когда с боями шли на запад, но занятые боем, проходя за день одно-два села или один город, не так резко всё это замечали. Тогда мысли были заняты тем, как скорее разгромить ненавистного врага. И совсем другое теперь, когда за день мимо проносились десятки разорённых сёл, посёлков, станций, городов, а назавтра картина повторялась…

Эшелон приближался к Москве. Леонид дал телеграмму родителям, указал номер эшелона, вместе с тем мало надеясь на успех, на встречу. Но в Москве на станции окружной железной дороги «Краснопресненская» он увидел своих старичков: они вдвоём сиротливо стояли на путях сортировочной, с тоской и надеждой провожали глазами мелькавшие вагоны эшелона. Они знали,

что этим эшелоном один из сыновей, оставшийся в живых, возвращается с войны. Младший, Юрий, погиб в 1942-м под Демянском. Остановись здесь на несколько минут, читатель, и послушай песню в исполнении Людмилы Гурченко...

Недолгой, но трогательной была встреча. Из вагонов выскакивали солдаты и, окружив их, сочувственно улыбались счастливым слёзам матери, встретившей с войны старшего сына.

Приближались родные места демобилизованных пассажиров эшелона – Мордовия. Под впечатлением встречи с родными, посоветовавшись с заместителем по политчасти капитаном А. П. Пименовым и офицерами, Леонид принял решение об организации торжественной встречи воинов на их родине, на станциях, около которых расположены сёла, деревни, посёлки, города, где живут семьи демобилизованных. С узловых или просто крупных станций вперёд по пути следования эшелона полетели телеграммы районным военным комиссарам. В телеграммах указывались названия станций, полустанков, разъездов, где должны были сходить дорогие пассажиры, их фамилии, адреса. Даже на маленьком разъезде, если сходили только один-два человека, весть об этом от военкомата к родственникам и далее – по народному беспроволочному телеграфу разносилась по всей округе, и на станцию кто пешком, кто на лошадях, кто на машинах собирались и стар, и млад из всех близлежащих сёл и деревень. Народ собирался приветствовать, чествовать, да и просто посмотреть на героев-земляков, а заодно и расспросить их, не встречал ли ты, не видел ли, дорогой землячок, моего Андрея, Степана, Василия?.. А скоро ли они пожалуют домой? Возникали митинги, гремели оркестры, девчата забрасывали вагоны цветами. Вагонов в эшелоне становилось всё меньше и меньше, всё нетерпеливее становились почётные пассажиры. Особенно торжественными прошли встречи на станциях Вотьма и Ковылкино в Мордовии, Инза и Мелекес в Ульяновской области, Бугульма и Туймазы в Башкирии. Когда только успевали строить трибуны и собирать столько народу, где находили такую массу цветов?! Народ с великой радостью встречал своих защитников, им преподносили, как самым дорогим гостям, хлеб-соль, целовали и обнимали.

Приближались к конечному пункту маршрута – г. Уфе. В эшелоне к этому времени оставалось около 500 человек и среди них – четыре Героя Советского Союза. Уже за 20 километров до города вдоль железной дороги с двух сторон стояли встречавшие. Эшелон «МЫ ИЗ 1-ГО БЕЛОРУССКОГО» шёл по живому коридору ликовавшего народа. На вокзал, хоть и не классные вагоны – теплушки – подошли к первому перрону. Встречавшие хлынули к составу, и только после длительных усилий удалось выйти из вагонов, построиться и чётким строем двинуться на привокзальную площадь под звуки торжественного марша, исполнявшегося каким-то огромным объединённым оркестром. В 1937 году Леониду довелось быть участником грандиозного митинга солидарности с борющейся Испанией. Стадион «Динамо» был переполнен, говорили, что на нём присутствуют 150 тысяч человек! На привокзальной площади в Уфе, на горе, спускающейся амфитеатром к площади, на крышах домов, даже на ветках деревьев собралось больше – не менее 200-250 тысяч человек. Ни домов, ни земли откоса, ни даже деревьев как-то стало незаметно – всё было закрыто встречавшими людьми. На трибуну – огромный помост в центре площади – поднялись Герои Советского Союза, и дедуля с огромной, до пояса, белой бородой вручил победителям хлеб-соль. По площади прокатилось раскатистое «ура!»

Команда сопровождения после сдачи всех документов разъехалась в отпуск. Всю войну Леонида ждала его жена Маша, и 2 августа он поторопился выехать к ней в Новосибирск. 15 августа 1945 года старшая сестра Маши Люба (её муж, капитан, погиб на фронте) выглянула в окно дома №44 по ул. Челюскинцев в Новосибирске, где сёстры жили со своими родителями, и сказала: «Смотри, по улице военный идёт, да какой красивый!» Маша выглянула в окно и ахнула, она не видела мужа с 1941 г.

После короткого отпуска Леонид отбыл к месту службы в оккупационных войсках в Германии. Находясь в резерве офицерского состава, он получил назначение помощником военного коменданта города по оперативной части. В этом качестве он пробыл с августа по октябрь 1945 г. А 16 октября был назначен начальником топографической службы 260 стрелковой дивизии Группы  советских оккупационных войск в Германии. Штаб 260-й дивизии располагался в г. Мюльхаузене.

Тяготы войны сказались в это мирное время на его здоровье. Надо добавить, что за время войны он ещё перенёс малярию, был контужен. В декабре 1945 г. в тяжёлом состоянии с высокой температурой был госпитализирован в г. Зондерхаузене. Осенью 1946 г. Леонид с больными почками (инфекционная желтуха) лежал в том же госпитале.

4 марта 1946 г. майор Гольберг получил повышение, был назначен начальником топографической службы 79 стрелкового Берлинского корпуса, который располагался в г. Штендаль. 79-й корпус участвовал в штурме Берлина, воевал в самом его центре, а его 150-я стрелковая Идрицко-Берлинская ордена Кутузова дивизия под командованием генерала Шатилова штурмовала рейхстаг и водружала на нём знамя Победы. Леонид видел знаменитых Егорова и Кантарию, тоже служивших в Штендале. В этой должности – начальника топослужбы корпуса – он прослужил до своей отставки в 1964 г.

В Германии Леонид получил неопасное, но очень болезненное ранение. Ночью на трофейном велосипеде он подъезжал к расположению части. Часовой, стоявший у шлагбаума на въезде, услышав шум, включил яркий фонарь, и Леонид, ослеплённый, въехал в шлагбаум и выбил все передние зубы. В дальнейшем передние зубы он носил железные.

В июне 1946 г. Маша получила на работе годичный отпуск «по семейным обстоятельствам» и приехала из Новосибирска в Штендаль к мужу. Больше Леонид не расставался со своей Мусенькой до конца жизни. А теперь они лежат рядом навечно.

 

 

 

В 1946 году обострились отношения между странами антигитлеровской коалиции, началась Холодная война. В штабах обеих сторон: СССР и западных стран разрабатывались планы на случай военных действий. Линия соприкосновения войск недавних союзников стала рассматриваться как возможная линия фронта.

27 ноября 1947 г. у Леонида родился первенец, которого назвали Юрием в честь погибшего брата. Маша рожала в медсанбате легендарной 150-й дивизии. Дивизия была расформирована в ноябре-декабре 1946 г., но в корпусе ещё оставался её медсанбат.

У Леонида по службе случались поездки в штаб 3-й ударной армии в Магдебург и в другие пункты Германии. Передвигался на трофейном мотоцикле. Не обошлось без ДТП, однажды он разбился, но остался жив, после чего Маша настояла, чтобы мотоциклом муж пользоваться перестал: «Или мотоцикл, или я!». К слову, трофейного транспорта в Германии хватало, на мотоциклах и машинах ездили все офицеры и многие солдаты. Но, не имея достаточного опыта, часто бились. Только за первый месяц после войны в ДТП погибло военнослужащих численностью до батальона.

В 1948 г. Леонид дважды лежал в госпитале в г. Йерихов с паратифом.

В апреле 1950 г. закончилась служба Леонида в Германии. Его назначают начальником топо-графической службы 13 гвардейского стрелкового (с 15.08.1957 – армейского) Кенигсбергского корпуса, в/ч 41635, и переводят сначала в Москву, затем в Иваново: по месту дислокации управления корпуса. В Иваново Леонид с семьёй сначала жил в деревянном доме на ул. Зелёной, затем в новом каменном в центре города, занимая в ней одну большую комнату и имея в соседях семью сослуживцев по Германии Сидоренко. Мария Сидоренко ещё сыграет свою роль в жизни Леонида.

В трудные послевоенные игоды всех работающих граждан СССР принудительно подписывали на 3-процентный внутренний выигрышный заём. Т. к. работодатель при советской власти был один – государство, это означало, что часть зарплаты людям выдавали облигациями займа. Регулярно проводились тиражи выигрышей займа, и в 1952 г. произошло чудо: на одну из облигаций Леонида пал выигрыш в 10 000 рублей. Благодаря этому выигрышу семья (Леонид, Маша и Юра) два лета ездила в отпуск в Сочи.

В начале 1953 г. два офицера штаба корпуса, как и Л. Гольберг подполковники, Полигенько и Смирнов, написали на Леонида донос. По всей стране с подачи МГБ СССР и руководимая самим диктатором Иосифом Джугашвили (Сталин) разворачивалась с т. н. «делом врачей» антисемитская кампания, имевшая целью ошельмовать, репрессировать как можно больше евреев и депортировать оставшихся в живых на Крайний Север. Полигенько и Смирнов покопались в личном деле подполковника Л. А. Гольберга и обнаружили в его автобиографии, что отчество его родного брата Юрия – Айзикович, в то время как по документам сам Леонид имел отчество Александрович. После доноса Л. А. Гольберга исключают из КПСС, в которую он вступил на фронте в 1944 г. (каждый офицер должен был состоять в компартии), – с формулировкой «за обман партии». Наиболее вероятным было следующее развитие событий: арест, фабрикация какого-нибудь шпионского дела, суд «тройки», расстрел или лагерь. Репрессии ожидали и его семью: лагерь для жены, как ЧСИР, и детдом для сына. И всё это – из-за самочинно в детстве изменённого отчества. Вполне вероятно, что репрессии коснулись бы и других родственников: родителей Леонида, сестёр Маши, тем более, что отец их был «раскулачен». Такова была судьба миллионов граждан СССР. В феврале 1953 г. уже были готовы сотни эшелонов для депортации евреев, которым предстояло разделить участь других репрессированных народов.

Но 5 марта 1953 г. пришёл конец одному из самых паскудных злодеев в истории человечества – Иосифу Джугашвили. В стране начался траур. Как и все служившие, подполковник Гольберг надел траурную повязку, которую дома он клал в ящик письменного стола, за которым спустя 65 лет пишутся эти строки. Лаврентий Берия, возглавлявший МВД и сразу после смерти «хозяина» подмявший под себя «госбезопасность», свернул «дело врачей» и антисемитскую кампанию, развёрнутую его политическими конкурентами. Гонения на евреев мгновенно прекратились. Леонид подал апелляцию в ЦК, через полгода его восстановили в партии, и дальнейшему прохождению его службы уже ничто не угрожало. Милиция восстановила ему отчество по рождению и выдала новое свидетельство о рождении. Но сослуживцы и окружающие звали его всё так же – Леонид Александрович.

Через пару лет подполковник Полигенько, отец пятерых дочерей, пьяный утонул в Клязьме. О судьбе подполковника Смирнова ничего не известно. В 80-х гг. в отделе, которым руководил Юрий, работала его дочь, но он не поинтересовался судьбой её отца. Дети за родителей не отвечают.

В сентябре 1956 г. управление корпуса передислоцировано в Горький, в здание, расположенное на территории Нижегородского кремля. До 1964 г., до самого ухода в запас это стало местом службы подполковника Л. А. Гольберга. В мирное время это была обычная работа начальника топографической службы 13 армейского корпуса, периодические дежурства по штабу оперативным дежурным офицером, иногда командировки, учения. Семью Леонид Александрович также перевёз в Горький. Первое время приходилось жить на различных съёмных квартирах, снимать в буквальном смысле угол в избе на ул. Б. Перекрёстной недалеко от окского откоса. Когда Маша забеременела, семью на несколько месяцев переселили в хороший номер гостиницы «Москва» на ул. Свердлова (Б. Покровская). Сейчас на её месте выстроен отель "Шератон".

Части 13 гвардейского корпуса, в том числе управление корпуса, в те годы выезжали в летние лагеря – т. н. Гороховецкие лагеря около Золино, Мулино под Горьким, как в то время назывался Нижний Новгород. Офицеры штаба корпуса выезжали в летние лагеря с семьями на всё лето. Штаб размещался в деревянных коттеджах неподалёку от шоссе, связывающего Горький с Москвой. Жили рядом же в посёлке, который тогда назывался: посёлок Гороховецкой КЭЧ. Сейчас на этом месте располагается посёлок Новосмолинский, выстроенный в 1990-х гг., с 4-этажными домами, а в то время были только деревянные домики, деревянный магазин, барак и ряд глинобитных мазанок, называемых «Шанхаем», а также дача командующего войсками Московского военного округа маршала Москаленко. В посёлке был и Дом офицеров – так громко назывался одноэтажный приземистый барак с кинозалом, библиотекой и туалетом во дворе. Восточней посёлка имелся стадион с деревянными трибунами, на нём иногда проводились футбольные матчи, а иногда приземлялись вертолёты. В посёлке была летняя эстрада, спортплощадка – волейбол, настольный теннис. Леонид виртуозно играл в пинг-понг, невероятно закручивая мячик. Его любимая стойка была близко к столу. В Одессе в юности благодаря своей стойке, которая выработалась у него в тесном помещении, в этом же помещении он даже сумел обыграть мастера спорта. Тому не хватало пространства для дальних ударов, как скромно признался Леонид. По соседству располагался военный госпиталь, в котором пришлось полежать Леониду Александровичу с серьёзной травмой. 14 июня 1954 г. во время отдыха играли на площадке в волейбол. Границы площадок были не нарисованы краской, а обозначены небольшими канавками и Леонид, выпрыгнув над сеткой для удара или блока, неудачно приземлившись в разделительную канавку, попал в госпиталь с трещиной в лодыжке и 10 дней лежал в гипсе.

В сентябре 1954 г. после летних лагерей семья Леонида Александровича въехала в большую комнату в 2-комнатной коммунальной квартире со всеми для того времени удобствами в 4-этажном кирпичном доме,где жили в основном военнослужащие, по адресу: ул. Генкиной, 41а, кв. 14, на углу улиц Генкиной и Ижорской по соседству со штабом ПВО (теперь там – прокуратура Нижегородской области). «Все удобства» включали кухонную плиту, занимавшую полкухни, и водонагревательную колонку в ванной – и та, и другая топились дровами, дровянник находился в подвале дома. Здесь, а точнее в роддоме на ул. Фигнер (Варварская) 8 октября 1954 г. у Леонида Александровича родился второй сын Игорь. В 1955 г. пошёл в школу старший сын Юрий. Леонид Александрович строго следил за его учёбой, научил играть в шахматы.

В 1956 г. Леонид Александрович с Машей и маленьким Игорем ездили на курорт в Прибалтику.

В декабре 1958 г. Горьковская КЭЧ закончила строительство 4-этажного кирпичного дома для офицеров гарнизона на Арзамасском шоссе, 9. Впоследствии шоссе было переименовано в проспект Ю. Гагарина, а номер дома стал 17. Сначала дом предназначался для военного штаба, но потом его перепланировали под жилой. Дом был несчастливым, строился в течение 11 лет с перерывами, в этот период в наполненном водой котловане, вырытом под фундамент дома, утонули два человека, а в 2016 г. при ремонте одной из квартир нашли замурованную в стене мумию человека. В доме предоставили квартиры старшим офицерам, в основном подполковникам и полковникам. Семья Л. А. Гольберга въехала в 3-комнатную квартиру №18 на втором этаже, в которой, однако, одну комнату занимал молодой капитан, т. е. опять – коммуналка, единственная в доме. Это очень расстроило Машу, и тогда Леонид Александрович договорился с другим офицером, которому дали отдельную двухкомнатную квартиру на первом этаже, об обмене, и через пару месяцев семья переехала в квартиру №30, где Леониду Александровичу и Марии Михайловне суждено было прожить до конца своей жизни.

Леонид Александрович не всегда был доволен мягкостью Маши при воспитании сташего  сына, сам он практиковал более суровое: за непослушание – ремень. К младшему, правда, такие меры не применялись, его жалели. В 4 годика родители заметили, что Игорёк не может завязать шнурки, тычется как бы вслепую. Проверка у офтальмолога показала астигматизм, и малышу пришлось на всю жизнь надеть очки.

Леонид Александрович имел спокойный, очень выдержанный характер. Он никогда не спорил. Позже старший сын, войдя в раж, с юношеским максимализмом доказывая отцу что-либо, видел его спокойное, иногда ироничное выражение лица, как бы говорящее: ну-ну, может быть и так, а может быть – станешь постарше и посмотришь на это по-другому. Его отличало внутреннее благородство и такт. Маша вспоминала, как она, приехав к мужу в Германию после войны, впервые готовила ему обед. Он ел и нахваливал. Но когда она попробовала сама, то не могла понять, как он это съел. Как-то, по рассказу Марии Михайлованы, у неё случился период, когда она принялась по разным поводам критиковать недостатки мужа. Леонид некоторое время невозмутимо молчал. А однажды заметил: "Мусенька, ты думаешь, у тебя нет никаких недостатков?" Больше она никогда не делала замечаний мужу.

До сих пор у Леонида Александровича не было диплома о высшем образовании, хотя он закончил полный курс в МИИГАиКе. Госэкзамены должны были состояться осенью 1941 г., но началась война. В июне 1941 г. тем из студентов, закончивших курс, кто догадался заехать в родной институт, выдали дипломы без госэкзаменов. После войны Леониду Александровичу учёбу в институте почему-то не зачли, возможно, в институте пропали документы, и в 1958 г. он заново поступил в институт – на заочное отделение. Учиться было нелегко, заниматься приходилось дома по вечерам после службы, но теперь была двухкомнатная квартира, и дети могли не мешать отцу. В 1962 г. в возрасте 44 лет Леонид Александрович институт закончил и получил диплом. Теперь он смог вздохнуть свободнее и летом с Машей и Игорем он съездил на отдых в Сухуми по санаторной путёвке Минобороны. К этому времени уже прекратились выезды управления корпуса в летние лагеря в связи со слишком большими затратами на передислокацию.

Годы, проведённые на фронте, ранение давали о себе знать. Леонид Александрович с периодичностью примерно один раз в 7 лет болел сильнейшим воспалением лёгких. Болезнь каждый раз протекала очень тяжело, подолгу держалась изматывавшая его температура в 40°. В болезни его очень поддерживала Маша, пропадая у его койки в больнице, но сердце его изнашивалось всё больше. Давал о себе знать тромбофлебит, и Леонид Александрович бросил курить свой «Беломор». Всё тяжелей давались выезды на учения. Ещё в 1950 г. ему была сделана операция по иссечению вен на ноге. С 1952 г. мучали головные боли. В январе 1962 г. он снова лежал в госпитале – на этот раз с паховой грыжей, ещё одной операцией. В сентябре-октябре 1963 г. лечился в Судаке в санатории Минобороны. Ему был поставлен диагноз облитерирующий эндартериит. В 1964 г. в военном госпитале на улице Оперной (позже переименованной в Ванеева) ему была сделана очередная операция на ноге. Встал вопрос о его демобилизации по состоянию здоровья. Несколько позже один из сослуживцев передал ему реплику хирурга госпиталя в случайном разговоре: «Гольбергу сделал операцию, а он мне даже бутылку коньяка не поставил». Леонид  Александрович был прямым и бесхитростным человеком, он честно делал своё дело, не умел пресмыкаться, давать взятки, добиваться льгот и относился к окружающим так, как будто все были такими. Если он вдруг узнавал, что какой-то человек поступил недостойно, нечестно, этот человек переставал для него существовать. Например, узнав о взяточничестве своего бывшего сослуживца Канцерова, тогда проректора университета, он перестал с ним здороваться. Тот хирург написал заключение, что Леонид Александрович не может продолжать службу в армии по состоянию здоровья, и 29 июня 1964 г. он был уволен в запас, не дотянув 2 лет до максимальной пенсии. Пенсия ему была назначена в полтора раза ниже – 140 рублей в месяц. Это было обидно, но Леонид Александрович не отчаивался, говорил: «Специальность и диплом у меня есть, я всегда смогу заработать».

По закону уволенные в запас офицеры могли выбирать для проживания любой город СССР, кроме Москвы и Ленинграда. На столицы могли претендовать только те, кто до службы в армии в них проживал. В выбранном городе отставнику и его семье должны были выделить квартиру. Практически все квартиры в городах СССР принадлежали государству. «Прописка» в столице была строго ограничена. В Москву попасть было мечтой миллионов, т. к. москвичи имели качество жизни, опережавшее остальную страну на несколько десятилетий, на что только не шли люди ради этой мечты! Но Леонид Александрович жил до призыва в армию в Москве и имел право поселиться в ней. Ему предложили пару-тройку соответствующих должностей в Москве, одна из них была – начальником военной кафедры в ВУЗе, полковничья должность. Однако квартиру семье давали не сразу, надо было полгода, а то и больше пожить в Москве одному, без Мусеньки, неизвестно где, а это было нелегко, учитывая состояние его здоровья. Уход, который обеспечивала ему жена, было невозможно переоценить. Они долго колебались и, в конце концов, решили остаться в Горьком. В годы хрущёвской оттепели, хотя она уже закончилась к этому времени, снабжение городов даже не столичных, стало улучшаться. После голодных десятилетий страшной диктатуры, страшной войны казалось, что уж теперь-то жизнь в стране будет всё лучше и лучше. Ещё не началась провальная косыгинская реформа, далековато было до брежневского застоя… Подавляющее большинство «советских» людей, запертых за «железным занавесом» считало, что живёт в лучшей в мире стране при лучшем социальном строе под мудрым руководством.

С 21 сентября 1964 г. Леонид Александрович работает в тресте ГорьковТИСИЗ, сначала старшим инженером, в основном работал на контроле, а летом – на полигонометрии, потом начальником партии. Проводил топографо-геодезические изыскания в Горьковской области. Как правило, с ним в геодезической партии работала жена – недоучившийся топограф, в летние каникулы – старший сын Юрий. Конечно, брали с собой Игоря, так что на изыскания ездили всей семьёй.

В октябре 1966 г. умерла мама Леони-да Александровича. Он нежно любил свою мать. Получив печальное известие, долго и неподвижно сидел за столом пе-ред её фотографией. Ездил в Москву на похороны. А весной следующего года на-вестить сына, пого-ворить с ним приез-жал впервые в Горь-кий его оставшийся вдовцом отец.

В январе 1970 г. Леонид Александрович лечился в санатории Московского военного округа в Сухуми с целым букетом заболеваний: кроме вен ещё и атеросклероз, гипертрофия левого сердечного желудочка, мерцательная аритмия и кардиосклероз. 1 апреля 1970 г. он перешёл на работу в Горьковский филиал Гипроавтотранса на

должность начальника экспедиции, а 16 октября 1970 г. был назначен начальником отдела инженерно-строительных изысканий. Институт выполнял проектно-изыскательские работы для строительства объектов автомобильного транспорта. Леонид Александрович руководил изысканиями для этих объектов: автовокзалов, автотранспортных предприятий, станций технического обслуживания, гаражей и других – в Горьковской области, а также в других регионах России. В построенных в России в 70-е, 80-е гг. XX века объектах, которые проектировались в Горьковском филиале Гипроавтотранса, есть его вклад.

В апреле 1975 г. Леонид Александрович месяц провёл в госпитале с очередным тяжелейшим воспалением лёгких – это было обострение хронической пневмонии. В июне обострение повторяется. На этот раз его кладут в 38-ю больницу, главврачом которой была знакомая по Германии, соседка по квартире в Иваново, Мария Сидоренко. Болезнь не отпускала в течение почти целого месяца, температура держалась до 40°, это было неимоверно мучительно, он исхудал так, что на нём висела кожа. Мария Михайловна приносила ему домашнюю еду, но он почти ничего не мог есть, она валилась с ног, по много часов не отходя от него. Умоляла Марию Сидоренко что-то сделать, чтобы спасти мужа. Улучшения не было, долго он так с больным сердцем выдержать бы не смог. И только когда сестра Марии Михайловны, Анна Михайловна, приехала из Москвы и привезла в подарок главврачу редкую тогда и достаточно дорогую новинку – японский складной зонтик, Сидоренко распорядилась сделать ему инъекцию гамма-глобулина. Температура снизилась уже после первого укола, и болезнь пошла на спад.

В Гипроавтотрансе планы и сроки для его отдела спускали жёсткие. Для Леонида Александровича главным было – сделать дело качественно и в срок. Когда не хватало штатных рабочих, и срок изысканий, а значит и строительства, оказывался под угрозой срыва, он находил решение: нанимал рабочих на местах, расплачиваясь с ними выданными ему на проведение работ подотчётными деньгами, отчитываться за трату которых надо было соответствующими расходными документами. Решение было по тем временам креативным и деловым, но с точки зрения социалистического учёта необычным. Это была эпоха «брежневского застоя», когда воровство государственных средств на всех уровнях приобрело широкий размах. Соответственно усиливалась борьба с теми, кто воровал не по рангу. Леонид Александрович никогда не брал себе ни копейки казённых денег. Но кто-то написал донос, и началось следствие. Ему потрепали порядком нервы, но уголовное дело не завели, т. к. он представил хранившиеся у него в сейфе расписки рабочих на каждую уплаченную сумму. Но формально нарушение правил учёта имело место, и директор филиала Г. П. Гурьев, несмотря на то, что ценил его профессионализм, вынужден был перевести его с должности начальника отдела на должность заместителя начальника отдела.

 

В 1977 г. Леонид Александрович стал пенсионером, но продолжал работать в Гипроавтотрансе. В институте он пользовался большим уважением и как опытный квалифицированный работник, и как ветеран Великой Отечественной войны. В связи со здоровьем ему становится трудно продолжать работать на прежней должности, и 23 марта 1978 г. его переводят в ведущие инженеры.

Леонид Александрович был человеком, открытым для всего нового. Когда появились первые массовые вычислительные устройства с экранами, на которые выводилась в основном текстовая информация, он посоветовал Юрию, который работал программистом электронно-вычислительных машин, выводить на экран графические образы для более зримого представления информации. Он был созидателем, не ограничивался прямыми обязанностями. По своей инициативе написал справочник для полевых работ – для топографов. Материалы, собранные в справочнике, нельзя было найти в одном пособии, топографу приходилось возить с собой целую библиотечку учебников, наставлений, инструкций. Справочник заменил их все. Особое внимание в нём было уделено вопросам уравнивания планово-высотного обоснования, решения различных геодезических задач. Приведены формулы, примеры решения конкретных задач с пояснениями. Рассмотрены случаи привязки теодолитных ходов к стенным знакам полигонометрии или точкам постоянного съёмочного обоснования.

Для решения различных геодезических задач и уравнивания теодолитных и нивелирных ходов в приложении к справочнику приведены программы вычислений на микрокалькуляторах. В то время других вычислительных устройств для работы в поле не существовало. Справочник получил положительные отзывы из проектных институтов. В Гипроавтотрансе для топографов был выпущен небольшой тираж этого справочника, который позволял напечатать копировальный аппарат «Эра». Леонид Александрович послал справочник в издательство «Недра», но оттуда пришёл отказ «в связи с отрицательным отзывом МИИТа».

Леонид Александрович был очень привязан к жене, к детям. Бывая на лечении в санатории, часто писал письма семье, посылал открытки. Из командировок в Москву обязательно привозил продукты – Москва снабжалась гораздо лучше, чем провинции, «строители коммунизма» довели страну до продовольственного кризиса. Иногда вёз из Москвы в Горький по 100 штук яиц. Дома часто что-нибудь мастерил: то ремонтировал мебель, то сооружал шкафчики. Дощатые полы в квартире, наверное, единственный в доме, выстелил плитами ГВП, отшлифовал и покрыл несколькими слоями краски и лака, чтобы уборка отнимала меньше сил у Марии Михайловны. Этот ремонт полов дался ему с большим трудом – сказывались больные лёгкие и сердце.

В 1980 г. женился младший сын Игорь (старший сын Юрий с 1977 г. жил у своей жены). Первое время молодые снимали жильё, но вскоре им пришлось перебраться к родителям, к тому времени у них родился сын. В 1982 г. Леониду Александровичу в Гипроавтотрансе на вновь разросшуюся семью выделяют 3-комнатную квартиру. Это было большой радостью: ему, с подорванным здоровьем, отдавшему столько лет службе государству, ветерану войны, старшему офицеру в отставке, было утомительно и обидно жить в маленькой неудобной квартире двумя семьями, с маленьким ребёнком. Однако вскоре решение было пересмотрено, и квартиру отдают другому… В тот день Леонид Александрович, придя домой с работы усталый и расстроенный, лёг на диван, отвернувшись к стене, и так молча лежал несколько часов. О чём он думал тогда? Возможно, прощался с надеждой на спокойную старость. Больное сердце – уже диагностировали ИБС, частые головные боли, гипертония, ноги; ему трудно было переносить шум, уставал на работе. Донимал проспект Гагарина со своим потоком автомобилей – одно из самых загазованных мест в городе, добавлявшее страданий его больным лёгким. И нанесённая обида. У него было развито чувство собственного достоинства, он не умел кланяться. А в то время умение кланяться зачастую было необходимо для получения каких-либо благ от государства, от начальства. Зарплата инженера не давала возможности самостоятельно приобрести жильё, которое выделялось по разнарядке, и не всегда справедливо. Наверное, он с горечью думал, что сыновьям при их зарплатах тоже ничего не светило: у младшего не было ничего, старший с двумя детьми жил у тёщи в старом доме с печным отоплением, а он, в отличие от оборотистых сослуживцев, ничем не мог им помочь, и это его переживания усугубляло. Представить, какие через немногие годы произойдут изменения, во время брежневского застоя ему было невозможно. Людям, которые выплёскивают свои огорчения на окружающих, легче. А он никогда не жаловался ни на болезни, ни на жизнь, все свои невзгоды переживал внутри себя. Скорее всего, в этот день, когда упадок духа пробил брешь в его иммунной защите, зародилась в его измученном лёгком злокачественная опухоль.

Тем временем Леониду Александровичу всё-таки выделили на работе однокомнатную квартиру с сохранением прежней, и семья младшего сына смогла жить отдельно. Может быть, так было даже лучше, и жизнь преподнесла бы ещё свои подарки, однако, момент отчаяния и его последствия отменить было уже невозможно.

В 1983 г. вызванный опухолевым инфильтратом подъём температуры стал причиной его госпитализации. Опять мучительное состояние при температуре до 40°, больном сердце длилось несколько дней. Ему было трудно даже шевелиться, но почему-то не дали судна, а ночью дойти до туалета у него не было сил. Под койкой у него для этого случая была стеклянная банка, руки его не слушались, и ночью он нечаянно пролил содержимое на пол. Он не мог допустить, чтобы его считали немощным, и собрав все силы, газетами вытер всё пролитое.

Через некоторое время лечащая его врач заподозрила, а потом уже с уверенностью поставила страшный диагноз. По принятому в те времена обыкновению Леониду Александровичу диагноз не назвали. Приглашённый онколог из диспансера Наталья Васильевна Финогенова после осмотра, пальпирования, без всякого сомнения диагноз подтвердила: рак верхней доли правого лёгкого. Операция была невозможна из-за сердца.

Леониду Александровичу сказали, что у него туберкулёма. Мария Михайловна отказывалась верить врачам, отказывалась признавать рак, возила его в туберкулёзный диспансер, где, не зная о диагнозе онколога, определили у него туберкулёму – в соответствии со своим профилем. Сын договорился о приёме у онколога областной больницы им. Семашко, где проф. Абелевич назначил Леониду Александровичу радиологию и химиотерапию. В июне 1983 г. областная ВТЭК определила ему II группу инвалидности, связанную с прохождением военной службы. 13 марта 1984 г. в возрасте 66 лет он окончательно уволился с работы, так как большее время проводил на бюллетене. В этот день родился ещё один внук Леонида Александровича, Никита, теперь их у него было четверо. Жить предстояло вдвоём только на пенсию, которая из-за увольнения из армии по болезни до достижения выслуги лет была ниже, чем у других офицеров. Несколько месяцев Леонид Александрович вёл переписку с различными ведомствами, чтобы его инвалидность признали связанной с пребыванием на фронте. Некоторые документы в архивах не сохранились, и ответы, кроме расстройства и ощущения несправедливости, ничего не приносили. Наконец 29 октября 1984 г. он получил статус инвалида Великой Отечественной войны, что также давало право Марии Михайловне после его смерти на значительную прибавку к пенсии как вдове офицера – инвалида войны. Жить ему оставалось меньше одного года.

После лечения в больнице им. Семашко наступила ремиссия, состояние улучшилось. С Марией Михайловной они ищут варианты обмена квартиры, чтобы уехать от загазованного проспекта. В том году он даже смог поехать в Москву на похороны свояка, Семёна Филипповича Рыбакова, мужа Анны Михайловны. 29 августа 1984 г. Леонид Александрович был награждён медалью «Ветеран труда» – такое было при советской власти моральное вознаграждение за долголетний низкооплачиваемый труд, которое давало ветеранам некоторые льготы вроде бесплатного проезда в общественном транспорте. В следующем 1985 г. празднуется 40-летие Победы. Его как ветерана, награждают вторым орденом Отечественной войны I степени. В восторге внук Кузьма, к которому накануне праздника в детский сад пришёл дедушка со всеми орденами и медалями. Сам дед был воодушевлён вниманием облепившей его детворы не меньше внука. Настроение его значительно улучшается. Его принимают на собраниях, посвящённых Победе, слушают его выступления, в стенгазете помещают его воспоминания. Леонид Александрович с гордостью пишет своему другу, что сына назначили «заместителем директора крупного вычислительного центра», хотя назначили-то на самом деле временно исполняющим обязанности на месяц, и вычислительный центр обычный.

В мае 1985 г. Леонид Александрович заболевает гриппом. Болеют вдвоём с Марией Михайловной. Опухоль не замедлила этим воспользоваться. Период ремиссии закончился. Летом во время прогулки во дворе дома он признался сыну: «Я чувствую, что слабею, не хватает воздуха, не могу вздохнуть полной грудью», – и, помолчав, – «Наверное, у меня рак». Ему ничего не говорили о настоящем диагнозе. Сделали рентгенографию лёгких, посмотрев снимок, Н. В. Финогенова сыну сказала, что опухоль развивается, и правое лёгкое уже закрылось. Состояние неуклонно ухудшалось. Мария Михайловна ухаживала за ним самоотверженно, выбиваясь из сил, ей самой было уже 66 лет. Ещё когда он был в состоянии разговаривать, благодарно говорил ей: «Ты моя палочка-выручалочка». Теперь он не дышал – хрипел. Из лёгких с хрипом вырывались брызги жидкости. Он не спал три ночи, когда ложился – задыхался, садился на кровати – долго сидеть не мог, начиналась жгучая боль в сердце, и так все ночи. 6 октября, в день, когда ему исполнилось 68 лет, утром он немного поел, сам, опираясь на руку сына, дошёл до туалета. Потом лежал на кровати с широким толстым фанерным листом, приспособленным для положения полулёжа, и хрипло, с трудом дышал. Боль в груди уже не проходила. Глаза стали мутные от невыносимого страдания. Он что-то хотел сказать сыну. Еле слышно прошептал: «Пока». Сознание его уже мутилось, он, наверное, хотел попрощаться, но смог выговорить только короткое слово, которым привык по утрам прощаться с семьёй, уходя на работу. Больше он уже ничего не мог произнести, слышался только хрип. К вечеру Мария Михайловна не выдержала и вызвала скорую. Она так и не признала, что у него рак, надеялась – вдруг они спасут его. Врач скорой был в недоумении, сделал укол и не мог ничего понять – лекарство вытекало обратно, на плече и шее возникло большое пятно, похожее на родимое. Сын незаметно от жены написал и показал врачу записку: cancer. Врач попытался успокоить её: «Ну что же вы хотите, голубушка?» Она закричала: «Зачем ты им сказал?!» Спасибо тому врачу – решился и сделал укол дефицитного подотчётного морфия. Леонид Александрович впервые за последние дни задышал ровно и спокойно, заснул. Если бы догадаться о морфии раньше!.. Мария Михайловна, измученная, тоже уснула. Сколько прошло времени?.. Он вдруг стал сгибать ногу и вздохнул последний раз. Было 1 час 50 минут 7 октября 1985 года.

Похоронен Леонид Александрович на Румянцевском кладбище в Нижнем Новгороде.